Непокорная радость: как найти свет в это Рождество, когда душа в отчаянии

Моя любимая рождественская песня — не одна из тех, что у всех на слуху. Это не «О, святая ночь», не «Мария, знала ли ты» и не «Слышите, ангелы поют». Это «Я слышал колокола в Рождественский день» Генри Уодсворта Лонгфелло.

Несколько лет назад хор Мормонской скинии исполнил её, а Эд Херрманн рассказал трагическую историю, стоящую за стихотворением. Оно было написано после смерти жены Лонгфелло, в то время как его сын лежал тяжело раненный в Гражданской войне. Это был человек, не изолированный от страданий, не напевающий о мире с безопасной дистанции.

Честность отчаяния

В середине стихотворения Лонгфелло признаёт то, чего многие из нас боятся произнести вслух: «Тогда в отчаянье я голову склонил, / На земле нет мира, — я сказал. / Ибо ненависть сильна и насмехается над песней / О мире на земле, доброй воле к людям».

Эта строфа поражает своей отрезвляющей честностью. Она называет по имени диссонанс между тем, что мы поём, и тем, что видим, между богословием, которое мы исповедуем, и болью, которую несём. Именно здесь живут многие из нас, особенно те, кто держит всё вместе для всех остальных.

Это уже третий пост подряд, который я пишу в таком тоне, и я обещаю в ближайшем будущем вернуться к главной теме — бесстрашной адвокации женщин. Но сегодня, я думаю, важно продолжать протягивать спасательный круг тем, кто изо всех сил пытается оставаться на плаву. Люди отчаянно нуждаются в том, чтобы знать, что они не одни.

Радость — это не счастье

В церкви в прошлое воскресенье в проповеди тщательно разграничивали счастье и радость. Счастье ситуативно. Радость — нет. Радость не ждёт, пока обстоятельства разрешатся. Она не требует эмоционального равновесия. Она не хрупка.

На этой неделе радость ощущалась меньше как эмоция, а больше как акт бунта. Депрессия не кажется чем-то святым, а значит, её часто не называют по имени. Кажется грехом произнести это вслух, будто неблагодарность, прикрывшуюся диагнозом.

«Как ты можешь быть в депрессии, когда Господь так верен? Как ты можешь быть в депрессии, когда Он дал тебе так много?» Эти вопросы жгут и тихо заставляют таких, как я, отступать в тень.

«Счастливая» депрессия

На этой неделе я смеялась с подругой и называла это «счастливой депрессией». Мне нравится моя жизнь. Я благодарна за неё. И химия моего мозга всё ещё представляет собой полный цирк — несмотря на молитвы, послушание и лекарства, которые я принимаю, чтобы всё это в голове уравновесить.

Для христиан радость укоренена в любви Христа и обещании счастливого конца. Она не зависит от обстоятельств, химического баланса или отсутствия горя. Радость — это мужество жить полной жизнью, приходить за стол, заворачивать подарки, выкраивать моменты с детьми, потому что даже посреди потерь верность Бога остаётся.

Это тихая уверенность в том, что ничто, даже отчаяние, не имеет последнего слова. Радость — это упрямое доверие Богу, который искупает, доверие, которое поднимает нас, чтобы действовать, любить, жить, даже когда наши сердца тяжелы.

Иллюзия контроля

На этой неделе на женской библейской группе один из вопросов для обсуждения звучал так: считаем ли мы себя нарушителями правил или теми, кто им следует. В 42 года я была младшей за нашим столом как минимум на 10–15 лет и единственной, кто идентифицировал себя как нарушитель правил.

Меня поразило и позабавило осознание того, что и те, кто соблюдает правила, и я движимы одним и тем же: иллюзией контроля. Просто у нас разные способы её достижения. Кто-то следует правилам, кто-то их гнёт, кто-то полностью игнорирует.

Депрессия своим упрямством напоминает мне, как мало контроля у меня на самом деле. Выбирать радость посреди неё — это тоже похоже на нарушение правил. Это сознательное неповиновение, отказ позволить отчаянию диктовать мне условия жизни, даже когда мой разум и тело настаивают на обратном.

Когда боль реальна, несмотря на факты

На этой неделе это случилось, когда моим детям не перезвонили после театральных прослушиваний. Список актёров опубликуют только завтра, и этого как раз достаточно, чтобы надежда ушиблась.

Я отказываюсь быть «театральной мамашей», но отвержение имеет свойство всплывать по доверенности, нося лица моих детей, давя на старые раны, которые точно знают, где болит.

Я напоминаю себе, что это не имеет веса в вечности. На самом деле, мне повезло, что это моя проблема. Другие сталкиваются с настоящими катастрофами, горем, смертью. В грандиозной схеме вещей это — сущая ерунда.

Но депрессия не сдаётся перед «бомбами правды». Знание, что это мелочь, не делает её таковой, когда твой мозг настаивает, что небо падает. Факты могут быть истинными, а боль — всё ещё реальной, сосуществуя в упрямом напряжении. Депрессия игнорирует перспективу. Она усиливает каждый страх и заглушает надежду.

Держать диссонанс

Так что я держу этот диссонанс: благодарная, но страдающая, привилегированная, но обременённая. Я говорю правду, не отрицая боли, потому что притворство, что её нет, только усиливает её хватку.

Когда мои мысли уходят в спираль, я замечаю, как велик соблазн отступить, свести мир к моей внутренней погоде. Но радость, если она настоящая, не прячется. Она настаивает на участии. Она требует воплощения. Она даёт тебе подзатыльник и приглашает прекратить упиваться жалостью к себе.

«Вставай и танцуй, сестра», — торопит она. «Это те святые дни, что у тебя есть. Что ты с ними сделаешь? Пусть они будут со смыслом».

Радость — это присутствие

Я встаю с постели и вступаю в землю живых. Я заворачиваю рождественские подарки, даже когда в груди тесно. Я включаю «Эта прекрасная жизнь» и позволяю её настойчивости медленно работать надо мной.

Я выкраиваю время наедине с каждым из моих детей — тихие проверки пульса, преднамеренные моменты, чтобы слушать, чтобы наполнять вёдра любви, которые протекают быстрее, чем я могу их наполнить.

Я появляюсь не потому, что чувствую лёгкость, а потому, что отказываюсь позволить тяжести принимать решения. «Одежда хвалы вместо духа уныния», — инструктирую я себя.

Я учусь тому, что радость — это не отсутствие депрессии. Это отказ предоставить ей власть. Она выглядит как присутствие. Она выглядит как внимание. Она выглядит как выбор жить, прямо здесь, упрямо, неидеально.

Потому что отчаянию не позволено завершить

И вот почему песня Лонгфелло остаётся со мной. Потому что отчаянию позволено говорить, но ему не позволено сделать вывод.

«И прозвучали колокола громче и глубже: / Бог не умер и не спит; / Зло потерпит поражение, добро восторжествует, / С миром на земле, доброй волей к людям».

Это не наивность. Это выстраданная радостная непокорность. Ищите меня в этом пространстве в это Рождество.

Впервые опубликовано на Honest to Goodness. Кейли Хармс, соучредитель коалиции женщин Hands Across the Aisle, — христианская феминистка, которую редко можно загнать в рамки. Она — правдоискательница, нарушительница границ, последовательница Иисуса, пережившая насилие, писательница, жена, мама и любительница метко сказанных слов.